Дай мне! [Авторский сборник] - Ирина Денежкина

на неё так смотрели. Она немножко заискивалась перед ними, чтоб не «опустили», чтоб не попасть в ситуацию, когда после слов «сука ёбаная» она будет не в силах что–то сделать, она же не умеет как они…

Поэтому лучше строить из себя неприступное бревно.

– Что? – вяло спросил Валерочка. – Могу идти?

– А в чём, собственно, дело? – поджала губы Лидия. – Почему тебя всё время кто–то бьёт?

Валерочка брезгливо пожал загорелыми плечами. Лидия увидела торчащую из–под майки пряжку со звездой и буковками «В.С.» в самом углу.

– Могу идти? – повторил Валерочка.

– Иди.

Мальчик встал, засунув руки в карманы светлых шортов, обошёл Лидию и направился к морю.

По дороге встретил двоих из тех, кто отбирал у Стасика очки. Рожи побитые, но смотрят нахально, не пристали бы. Не… Прошли мимо. Валерочка зло сплюнул.

Он разделся на пляже, лёг на дроблёные ракушки. Положил майку на лицо и оказался в душной темноте. Солнце окунуло его в свои лучи, начало прожаривать. Вокруг носилась малышня, слышался плеск, гул и взрывы хохота.

«Бля… – невесело думал Валерочка. – Сколько уже против меня… Тех трое… Плюс четверо… Семь. Многовато…»

Неподалёку, у будки лодочника загорала Клара Петрова. Две толстые косы лежали по бокам, будто загорали самостоятельно, отдельно от Клары. Серьга в носу блестела и отражалась в глазах Тараса.

– Клар, – мурчал он неуверенно. – А ты, говорят, в лицей переведёшься в десятый–то…

– Отстань, – не открывая глаз морщилась Клара.

– Чё сразу «отстань»?

Клара напряжённо промолчала, только дёрнула носом, как хомяк.

– Пошли вечером погуляем, – предложил Тарас.

– Еремеев… – Клара открыла глаза, постаралась придать своему лицу свирепое выражение – Ты мне мешаешь отдыхать!

– Солнце я что ли загораживаю? – в сердцах воскликнул Тарас. Кларе стало его жалко.

– Ладно…

Ирка смотрела издалека на радостную рожу Тараса, на беспристрастную Клару и у неё было ощущение, будто она ест песок, зачерпывая горстями. Жгло горло.

Полинка и Олеся деликатно молчали, ощущая в душе какую–то смутность: то ли радость – с ними ничего «такого» не произошло, то ли запоздалый страх – «А если бы?…», то ли сочувствие Ирке и злость на Тараса, Игната и Кудрявость…

Оля Клюева молча торжествовала. Её непривлекательность и неуспех превратились вдруг в предусмотрительность – она «заранее знала, что ничего хорошего от этих дебилов ждать не стоит, одни неприятности».

У Оли на душе было спокойно и радостно.

Ирка вскочила, пошла прочь, загребая ракушечное месиво босыми ногами. Девочки смотрели ей вслед. Ирка дёрнула плечом, будто чувствовала их взгляды. Запнулась, брызнув песком.

– Под ноги смотри, бля… – зло огрызнулся Валерочка из–под майки. Приподнял её. Ирка увидела заплывший глаз, захваченную вместе с ним скулу, царапины на губах и бритой голове. Плаксиво поморщилась.

– Что? – пробормотал Валерочка. – Вали давай…

И закрылся майкой.

Лёва Дынин сидел в больнице на лавочке, обитой коричневым дерматином и скучал. Рядом громко охал какой–то громадный дед в сетчатой майке, с пожелтевшим гипсом на ноге. Лёва поморщился. Поморщившись, заохал, как дед. Они сидели рядом: старый и малый и охали. Вообще–то Дынин на «малого» тянул только в сравнении с этим дедом, а так он был вполне крепкий здоровый мальчик четырнадцати с половиной лет. Лёва увлекался компьютерными играми и творчеством группы «Кино», а также был горячим поклонником «НАШЕго радио». Недавно он научился даже связно играть на гитаре и теперь иногда пел друзьям и знакомым песни Цоя. Стеснялся, конечно, как чёрт и краснел до корней волос. Волосы были светлые, коротко стриженные и казалось, что они тоже краснеют.

Дед перестал охать, Лёва подумал, что одному охать стрёмно и тоже замолчал. Вышла медсестра с пучком рыжих волос на макушке, позвала Дынина на перевязку. Лидия нервничала. Вместо того, чтобы греться на пляже, она вынуждена мотаться с Дыниным по милициям и больницам. План «помолчим, а то милиция вмешается» не сработал. Замолчать рассечённую скулу Лёвы Дынина не удалось, пришлось везти в травмпункт. Это вместо намеченного похода в кинотеатр с кульком черешен. В «травме» Дыню осмотрели, тут же позвонили в милицию. Лидия с Дыниным мотались из больницы в отделение по душной жаре и Дынин чуть не плакал от всего, что на него вдруг навалилось. Перевязки, дяди в форме… Лидия соображала, как объяснить отсутствие при ней Сеткина (она же должна была сдать его в органы!), но объяснять ничего не пришлось. Дыня уныло твердил, что упал и даже рисовал подробности: скамейка с отодранной доской, скользкие сандалии… Лидия вспомнила: да, есть такая скамейка. Участковый велел прийти назавтра и ещё назавтра, но Дынин ничего нового не добавил и от него отстали.

Через четверть часа Лёва вышел, белея свежим бинтом на загорелой коже. Поехали в лагерь.

Тарас всё время жался к Кларе, она поджимала губы и отходила. Тарас снова лез, его толкали. Громко ревела музыка, мигали разноцветные огни. Клара танцевала легко, короткая юбочка моталась вокруг бёдер, рядом гоготали Игнат и Кудрявость, успевшие после ужина сбегать в киоск за пивом. Они врывались в круги танцующих, смеялись, хватали за руки девчонок, те весело отбрыкивались.

Веселье этих двух «обалдуев», как называла их Клара Петрова, было также и от того, что полчаса назад на четвёртом корпусе, который стоит боком прямо к пляжу (а значит, всем виден), написали белилами «fuck da Sетkin». Крупно написали, от души. Радовались теперь.

Кудрявость и Игнат всем нравились. За ними и Тарасом прочно закрепилась слава «крутых». Их боялись. А девчонки хотели заполучить в приятели. Вот и сейчас Катя Моисеева четырнадцати лет с тщательно накрашенными губами и прямыми чёрными волосами не торопилась вырывать рукав прозрачной кофточки из потных ладоней. Танцевала совсем близко от Игната. «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки, давай поднимем ручки и будем танцевать!…» Катя Моисеева подняла ручки, потом обрушила их на плечи Игната. Тот не задумываясь потянулся к губам, размазал помаду, Катя старательно втягивала слюни.

Они отделились от танцующих ребят и вертящейся вокруг малышни. Пьяно шатаясь пошли за столовую на каменную площадку, облепленною кустами алычи. Стали обниматься. «Только не грубо, а то сбежит…» – машинально думал Игнат. Руки скользили по вздрагивающим бёдрам Моисеевой. Игната охватил страх и азарт. С замиранием сердца притиснулся ближе, в животе стало щекотно. Краем глаза отметил широкий каменный барьер площадки, заросший какой–то мелкой травкой, похожей на мох. Подвёл Катю, потянул вниз. Катя послушно легла, ладони её вспотели от волнения. Игнат торопливо, слишком торопливо, принялся снимать с Моисеевой трусы, она, впрочем, не возражала. Даже потянула Игнатовы штаны вниз. Игнат навалился сверху, пошарил руками, придвинул член